Книга Тишина. Спокойствие в мире, полном шума - Тит Нат Хан

– Из какого ты храма? – задал он вопрос.

Когда я сказал, что живу в храме Бао Куок, он заинтересовался.

– Бао Куок, – повторил он. – Не тот ли это большой храм, что стоит на холме рядом с железнодорожной станцией?

В ответ я кивнул. А он указал на здание водокачки, в котором, видимо, находился его пост, и сказал:

– Если ты не очень занят, давай поднимемся туда и поговорим немного.

Мы поднялись на холм и присели неподалеку от водокачки. Солдат рассказал мне о том, что за несколько дней до этого в десять часов вечера он и пятеро его товарищей совершили рейд в храм Бао Куок в поисках повстанцев из организации Вьетминь, которые, по данным французов, находились в храме.

– Мы были вооружены и полны решимости найти их. Нам был дан приказ арестовать и даже убить повстанцев при необходимости. Но когда мы вошли в храм, то застыли в удивлении.

– Из-за того, что там было много членов Вьетминя?

– Нет-нет! – воскликнул француз. – Как раз если бы там были активисты Вьетминя, мы не удивились бы. Мы бы атаковали независимо от их количества.

– Так что же удивило вас? – спросил я, не понимая.

– Произошедшее там оказалось так неожиданно. Когда мы ходили в рейды в прошлом, то, заметив нас, люди разбегались или паниковали.

– Понятно, людей охватывал страх, потому что они столько раз до этого подвергались насилию с вашей стороны, – пояснил я.

– Лично я не люблю угрожать людям или применять по отношению к ним силу, – ответил солдат. – Возможно, они боятся из-за того, что кто-то раньше сильно запугал их. Но когда мы вошли той ночью в храм Бао Куок, он выглядел как пустыня. Масляные светильники еле горели. Мы намеренно громко шагали по гравию, и нам казалось, что в храме много народа. Но мы не нашли никого. Вокруг царила невероятная тишина. Крики солдат громким эхом звучали в моих ушах. Нам никто не отвечал. Я включил фонарь и направил луч света в помещение, которое, как мы думали, пустовало. И тут я увидел пятьдесят или шестьдесят монахов, сидящих неподвижно в абсолютной тишине и медитировавших.

– Вы пришли туда как раз во время нашей вечерней медитации, – кивнул я.

– Да. Создавалось впечатление, что мы столкнулись с какой-то неизвестной нам и невидимой силой. Мы были так ошеломлены, что просто развернулись и вышли во двор. Эти монахи игнорировали нас! Они не произнесли ни звука и не продемонстрировали никаких следов страха или паники.

– Они не игнорировали вас. Они были полностью сконцентрированы на своем дыхании. И все.

– Их спокойствие как будто затягивало меня в омут, – признался мой собеседник. – Оно по-настоящему вызвало у меня уважение. Я и мои товарищи еще полчаса молча стояли во дворе храма под большим деревом. Потом прозвучало несколько ударов колокольчиков, и храм ожил. Один из монахов зажег факел и вышел, чтобы позвать нас внутрь. Но мы объяснили ему, зачем приходили, и удалились. В тот день мое представление о вьетнамском народе начало меняться. Вокруг меня много молодых солдат, и все они тоскуют по родине. Мы скучаем по нашим семьям и домам. Нас послали сюда убивать членов Вьетминя, но мы не знаем, кто кого в конечном счете убьет: мы их или они нас. Мы можем никогда не вернуться во Францию к своим семьям. Когда я вижу, с каким трудом местное население восстанавливает жизнь своей разрушенной страны, то вспоминаю, с каким напряжением и мои родственники в моей любимой Франции восстанавливают жизнь, разрушенную Второй мировой войной. Умиротворенная и спокойная жизнь монахов заставляет меня думать о том, что такой жизнью должно жить все человечество. Я не понимаю, зачем мы пришли сюда. В чем причина ненависти между активистами Вьетминя и нами, заставившая нас преодолеть половину земного шара и сражаться с ними в такой дали от Франции?

Глубоко взволнованный этими словами, я взял его руку. Я рассказал ему историю одного моего старого друга, который отправился сражаться с французами и одержал много побед. Однажды он пришел ко мне в храм и, обняв меня, зарыдал. Он рассказал, как во время одной операции по захвату французского укрепления он лежал в засаде среди скал и видел перед собой двух ничего не подозревавших молодых французских солдат, сидевших на земле и мирно беседовавших между собой.

– Когда я посмотрел в их ясные, молодые и невинные лица, я не смог открыть по ним огонь, дорогой брат, – сказал мой друг. – Люди могут обвинить меня в слабости. Они могут сказать, что если бы все вьетнамские солдаты были такими, то враг давно завоевал бы уже всю нашу страну. Но на какой-то момент я полюбил своих врагов так, как любит меня мать! Я понимал, что смерть этих юношей принесет страдания их матерям во Франции, точно так же как заставила страдать мою мать смерть моего младшего брата.

– Вот видишь, – продолжил я. – Сердце того молодого вьетнамского ополченца было полно любви к человечеству.

Французский солдат сидел тихо, глубоко задумавшись. Возможно, как и я, он все больше понимал абсурдность убийства, весь ужас войны и страдания массы людей, гибнувших в беспощадной и несправедливой бойне.

Солнце уже поднялось высоко, и мне пора было отправляться в путь. Француз сообщил мне, что его зовут Даниэль Марти и что ему двадцать один год. Незадолго до прибытия во Вьетнам он только окончил среднюю школу. Он показал мне фотографии матери, младшего брата и сестры. Мы расстались с чувством возникшего между нами взаимопонимания, и Даниэль пообещал мне приходить в храм Бао Куок по воскресеньям.

В последующие месяцы по мере возможности он посещал меня в храме, и мы занимались с ним медитацией в специальном зале. Я дал ему духовное имя Тан Луонг, что означало «чистая и исцеляющая мирная жизнь». Я учил его вьетнамскому языку (ранее он усвоил только несколько военных фраз), и через несколько месяцев мы стали изъясняться на моем родном языке. Он рассказал мне, что больше не ходит, как раньше, в ночные рейды, и я разделил с ним радость по этому поводу. Он показывал мне письма, приходящие ему из дома. Когда он видел меня, то по-буддистски соединял в приветствии свои ладони.

Однажды мы пригласили Тан Луонга в храм на общую вегетарианскую трапезу. Он воодушевленно принял предложение и затем восхищался оливами и другой нашей пищей. Ароматный грибной суп, приготовленный моим братом, настолько понравился ему, что он никак не мог поверить, что это вегетарианский рецепт. Мне пришлось в деталях рассказать Даниэлю о способе приготовления супа.

Иногда, сидя неподалеку от храмовой пагоды, мы рассуждали с Даниэлем о религии и литературе. Когда я восторгался французской литературой, лицо Даниэля светилось от гордости за культуру своей страны. Наша дружба стала очень глубокой.

Наконец во время одного из своих визитов Даниэль сообщил, что его подразделение передислоцируется в другое место, а он сам скоро вернется во Францию.

Я проводил его до ворот храма, и мы обнялись.

– Я буду писать тебе, брат, – сказал он.

Через месяц я получил от него письмо, сообщавшее, что скоро он уезжает во Францию, но потом его направляют в Алжир. Он обещал писать мне и оттуда. С тех пор о Даниэле у меня не было никаких известий. Кому сейчас ведомо, где Тан Луонг. Жив ли он? Но я знаю, что, когда видел его в последний раз, в душе у него царило умиротворение. То мгновение абсолютной тишины в храме Бао Куок полностью изменило его. Он позволил своему сердцу заполниться другими живыми существами и понял бессмысленность и разрушительность войны. И это произошло благодаря тому мигу полной и всеобъемлющей неподвижности, открывшей наш мир могучему, исцеляющему и волшебному океану, называемому тишиной.